Тадеуш Мичинский

Тадеуш Теодор Мичинский (или Мицинский) родился 9 ноября 1873 года в Лодзе в семье техника-геодезиста. После окончания гимназии слушал лекции по истории и философии в университетах Кракова, Лейпцига и Берлина. Овладел семью языками, в том числе русским. Много путешествовал по Европе. Зарабатывал на жизнь домашним учителем, лектором, журналистом.

В Берлине познакомился со Станиславом Пшибышевским – польским писателем, лидером модернистского движения «Молодая Польша», с литературно-художественными кругами которого близко сошелся. Увлекался оккультными науками, испанской мистикой, эзотерикой. Пропагандировал идеи славянского братства и сочетания Польши и России в единой славянской конфедерации. В своих произведениях – поэмах, драмах, мистериях – стремился соединить самые разные традиции от романтического мессианства и панславизма до оккультизма и средневековой мистики. Первый и единственный стихотворный сборник «Во мраке звезд» издал в 1902 году.

В годы Первой мировой войны жил в Москве. Сотрудничал с польской и русской прессой, занимая резкие антигерманские позиции. После Февральской революции служил офицером в польском войсковом корпусе. Погиб в феврале 1918 года при невыясненных обстоятельствах под городом Чечерском (Белоруссия).

Призрак

От могил, как струйки дыма,
духи белые летят –
и когтями ледяными
сердце бедное когтят.

Над разбомбленным кладбищем
сила страшная встает.
Ветер кружится и свищет,
время судное грядет.

Кто же ты, король мой белый?
Что ты шепчешь снам моим?
Воют бомбы, бьют шрапнели,
из окопов вьется дым.

Прочь, солдат – ступай до смерти!
Прочит виселица тьму.
Кто мечом откроет сердце,
сердце песнь споет тому.

Кто стучит стопой костлявой?
Трон судейский предо мной,
а на троне труп кровавый
с отсеченной головой.

Рядом рать его стальная –
мертвый люд, чужой везде.
На плечах – воронья стая,
а на шлемах – по звезде.

Враз колено преклонилось,
голова легла на пень.
«Вижу, потерял ты милость?» –
надо мной склонилась Тень.

Я ответил, что без ссоры
все за сердца песнь отдам
и за мертвый люд, который
громом бьет по небесам.

Но раздался смех надменный:
я в седло – и полетел.
Бес звенел трубою медной,
под копытом грех хрустел.

Не зову я райской птицы,
не хожу на смерть в штыки.
Пусть летит в мои зеницы
колкий иней от реки.

Над могилами взлетая,
пусть несется мой рысак,
и трубит труба шальная,
осыпает звезды мрак.


* * *

Во льду замерзает цветок багряный
в кошмарных снах –
блуждает душа с головней туманной,
отгоняя страх.

Там – крестом на Голгофе – окровавленный
ворон висит –
арфа у ног Его играет гимн вдохновенный –
крылами блестит.

Значит, ты для Него собираешь слезы
смеха, отчаянья, гроз?
То кость человеческую, как отбросы,
гложет голодный пес.

Боян

Мой сын, посмотри, как идет ледоход по стремнине,
кусты как калеки – все ветки обломаны ныне,
не талые воды шумят, но святые молитвы,
плывут не разбитые льдины, но рыцари с битвы.
Не камни, а смерти маски,
не чащи еловая дрожь,
но злые мертвецкие пляски,
не серп серебрится, а нож,
не темень, но темное море давай бушевать.
Не думай, что Бог бросил нас, как щенят, умирать.
Два девичьих духа Тебе предоставил Господь:
возложит одна на огонь твою мертвую плоть,
другая родит Тебя заново, что твоя мать.

Есть Бог – заботится о малых и великих,
Другой о таинствах души хлопочет,
а третий Бог – Он, видимо, из диких –
наедет и копытами затопчет.
Я стариком умру, а тот, кто правил,
давно в покое вертоград оставил.
Дрозд не собьется в небе никогда.
Есть у души свой путь, своя звезда.
Теперь и ты ступай, мой витязь.


* * *

«Ужели мертвым будешь являть чудеса?
Ужели кто в могиле узнает милость Твою
и правду Твою – в земле забвения?»


Мой дух бедовал в городах безымянных
и очи прожог от несчастий сплошных.
Мой дух бродит где-то в предместьях туманных,
как прах, изгоняющий бесов больных.

И глухо звонят колокольные дали,
и ангел печальный ведет за собой.
И, как флагеллант, погруженный в печали,
я плачу, и слезы звенят вразнобой.

В замерзшей долине, где мертвые тени,
где светится звезд ледяной саркофаг,
я строю могилу себе из видений
и с пламенем гордо вступаю во мрак.

Огонь

Сижу один – камин, огонь, железка,
дрожат на стенах дивные виденья,
с беззвучным смехом в такт сухого треска
я слушаю святые песнопенья.
Томится сердце в грусти сновидений,
как муха в паутине, безнадежна,
а грусть легка, словно туман весенний,
и, словно горе горькое, безбрежна.
Лучина гаснет – темная тревога
мне страшную историю скрежещет
«шел ночью юноша, не знавший Бога» –
а сердце за окном моим трепещет.
Ой, холодно – темно – постой –
вихрь по полю летит –
ты деревце возьми с собой,
пускай в огне сгорит –
мой Боже! Боже мой –
а сердце со святыми упокой.


Сон

Ты умер? Не знаю, но я пробудился в слезах,
и струны тех ангельских лютней на небе звучали,
и сердце рыдало мое, и я слышал впотьмах,
как ученики Твои что-то шептали в печали.
Я летопись нынче читал в осветленных хлебах
Твоих несказанных страданий, деяний чудесных,
и вдруг словно радуга вспыхнула в ясных очах,
и словно цветы зашумели в степях поднебесных.
Так в Боге и Ты утешался, когда угасал,
я чувствовал муки Твоей умирающей плоти,
я плакал, что душу мою Ты с собою не взял,
как срезанный колос, звенящий в последнем полете,
и брошенный вдруг на пути под железный овал
в пыль…