К 120-летию
со дня рождения
Уилфреда Оуэна

Крестный путь
 Уилфреда Оуэна

Оуэн открыл, как из реальности ужаса
и проклятий можно создавать поэзию.
Зигфрид Сассун

Уилфред Оуэн – самый известный английский поэт первой мировой войны. О нем снят художественный фильм. Открыты два музея поэта – в Англии и Франции. Его творчество изучают в школах. Композиторы сочиняют музыку. А журналисты, ведущие репортажи из горячих точек, цитируют его стихи.

Уилфред Оуэн принадлежит братству «окопных поэтов» – так называют плеяду английских поэтов-фронтовиков, которые с реалистичной точностью запечатлели трагизм и абсурдность войны. Причем Оуэн был самым «окопным» поэтом среди собратьев по перу, ибо его лирика, по понятным причинам, так никогда и не вышла за пределы философски осмысленных военных впечатлений, а точнее – экзистенциальной рефлексии перед лицом смерти.

* * *

Уилфред Эдвард Солтер Оуэн родился 18 марта 1893 года в семье служащего железнодорожного вокзала в провинциальном Освестри, расположенном на валлийской границе графства Шропшир. Его мать, глубоко религиозная женщина, стремилась воспитать сына образцовым христианином. Не случайно после окончания школы осенью 1911 года юный Оуэн стал помощником викария Евангелической церкви в городке Дансден графства Оксфордшир, полагая посвятить себя пасторскому служению.

Однако, посещая деревенские трущобы, он вплотную столкнулся с нищетой, болезнями, безнадежностью и засомневался в способности англиканской церкви быть искренней и сострадательной. «Единственно, откуда я слышу правду, – замечал юноша, – это из плотно сжатых губ голодных пахарей в их домах». Возвращаясь от бедных лачуг в особняк викария, где ему была отведена скромная комната, он лишний раз убеждался в том, что благополучное житье священника разительно отличается от нищенского существования паствы. Его окончательный приговор был суров: «Я убил свои ложные верования. Если истина все же существует, я найду ее. Если нет – прощайте еще более глубокие заблуждения, владеющие сердцами почти всех моих земляков».

Вот таким разочарованным, ищущим истину молодым человеком Уилфред Оуэн и встретил первую мировую войну. Он добровольцем поступил в Лондонский учебный полк, получил звание лейтенанта и в самый канун 1917 года отправился на французский фронт. Оттуда, из портового городка Этапль, и началось его восхождение на Голгофу.

«Я не могу послать рисунок, – написал он матери в первом письме из окопов, – но ты должна знать, как я преобразился: стальная каска, кожаная зимняя безрукавка и резиновые сапоги до бедер. Если бы не винтовка, то мы бы выглядели точно так же, как солдаты Кромвеля». Сын считал необходимым сообщать матери о каждом своем шаге на том пути, с которого уже был не волен сойти. Всего он направил ей 554 послания – так прочна была между ними духовная связь. Поэт уверял, что в новых условиях он никоим образом не сможет изменить свою внутреннюю сущность, но сможет изменить внешний вид и поведение таким образом, чтобы другие считали его хорошим бойцом. «Пацифист с острым чувством воинского долга» – так диалектически определил Оуэн свой новый образ.

Но суровый опыт войны не мог не повлиять на его восприятие реальности, изменив также и представление о других – тех, кто его окружал, с кем он шел дорогами войны. Поначалу, еще до отправки на фронт, поэт с оттенком некоторого литературного любопытства относился к новобранцам из своего взвода: «В основном это шахтеры с крепкими руками и шеями, угрюмые, неразговорчивые, нескладные. (Но я готов довериться им и вместе с ними идти под огнем в атаку или обороняться вместе в траншее). Светловолосые, сильные и безжалостные ланкаширские парни, саксы до мозга костей». Но вот боевое крещение состоялось, неприветливые парни проявили чудеса храбрости и жертвенности, и поэт в стихотворении «Оправдание моей поэзии» совершенно иначе говорит о них:

И видел я преображенья власть
Над теми, кто уже устал на поле брани биться, –
Теперь их души озаряла жертвенная страсть
И становились ангельскими мерзостные лица.

Жертвенная страсть возвысила этих угрюмых солдат в глазах Оуэна, и теперь даже обычная воинская рутина виделась ему через призму Откровения. После контузии и лечения в Эдинбургском госпитале лейтенанту Оуэну было поручено заниматься очередным пополнением, и в своем отчете о строевых занятиях поэт сравнил новобранцев с Христом: «Вчера в течение 14 часов я работал – учил Христа поднимать крест по счету, подгонять по голове терновый венец и не помышлять о жажде до последней остановки. Я присутствовал на Его Вечери, чтобы знать, что Он ни на что не жалуется. Я проверял Его ступни, чтобы они были достойны гвоздей. Я следил за тем, чтобы Он молчал и стоял навытяжку перед своими обвинителями. За серебряную монету я покупаю Его каждый день и по карте знакомлю с топографией Голгофы».

Он знал, о чем писал, чему учил, что проверял. Потому что сам уже прошел испытание адом. «Я был не на фронте, я был в аду», – сообщал он в одном из писем к матери. Но все же не стал огорчать ее рассказом о том, как однажды снаряд разорвался в двух ярдах от него и, контуженный, он пролежал почти трое суток в полузабытьи на железнодорожной насыпи, а рядом раскинулись останки его друга, защитившего поэта от осколков. За время такого соседства со смертью многое переосмысляется, многое переоценивается. Наверное, именно тогда Оуэн впервые постиг, что существует глубокая нравственная связь между живыми и мертвыми.

Позднее в стихотворении «Большая любовь» он воспел нежные, трогательные чувства к ушедшим, кому «сырой глинозем навсегда залепил жалобный рот», и осудил беспочвенные притязания живых на некую возвышенность дольней любви, а по сути – обыкновенной похоти:

Ты холоден не был, но все же и не был горяч.
Тебя не возвысил смертельным свинцом ни солдат, ни палач.
Ты мертвенной бледностью лика меня не дурачь,
Мне ближе лишь тот, кто навеки безгласен, незряч,
Кто тащит свой крест через пламя невзгод, через град неудач.
Тебе не дано прикоснуться к нему, и поэтому – плачь.

Здесь Оуэн творчески переосмыслил евангельский стих «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих», придав ему обратную перспективу – большей любви достоин и тот, кто уже проявил большую любовь. Более того, Оуэн пошел дальше и провозгласил принцип: мертвые нравственнее живых, потому что в бесчеловечных условиях войны остаться в живых, победить смерть – это значит стать более жестоким, чем сама смерть. По мысли поэта, которую он выразил в стихотворении «Весеннее наступление», Господь спасает души тех, кто пал в бою, и карает непреходящим чувством вины тех, кто сумел вывернуться и выжить, кто сумел проявить «бесчеловечность сверхчеловека» (superhuman inhumanities) и одолеть силы ада:

О тех, кто рухнул на отвесный склон,
Невидимыми пулями сражен,
Кто в адскую сорвался темноту,
Твердили: Бог ловил их на лету,
Они не успевали в бездну пасть.
Но тот, кто отлетел за край земли,
Кого святые силы не спасли,
Кто угодил в пылающую пасть
И, одолев всех демонов в аду
Жестокостью своей бесчеловечной,
К триумфу своему или стыду
Приполз обратно по земле увечной,
Дивясь, что вот – не ранен, не убит, –
Что ж о погибших он не говорит?

Уходя на войну, Оуэн поклялся найти истину. Он искал ее в блиндаже, залитом по пояс склизкой грязью («Часовой»), под смертоносными ударами снежных зарядов («Под шквальным ветром»), в вытаращенных бельмах тех, кто задохнулся от газовой атаки («Dulce et Decorum est»). О своем обретении он написал: «Наконец, я постиг истину, которая никогда не просочится в догматы какой-либо из национальных церквей: а именно – что одна из самых главных заповедей Христа: покорность любой ценой! Сноси бесчестие и позор, но никогда не прибегай к оружию. Будь оклеветан, поруган, убит, но не убивай… Христос воистину на ничьей земле. Там люди часто слышат Его голос».

Понятно, что перед нами – исповедь обреченного, исповедь жертвы. О том, что ему суждено погибнуть, Оуэн знал с самого начала. В первые дни своего пребывания на фронте он написал провидческое стихотворение «Конец», где сформулировал чудесную суть Христовой веры – возможность воскресения из мертвых. Правда, он выразил это через сомнение, но ведь известно: лишь сомневающийся и может по-настоящему уверовать.

* * *

Его способность предвидеть, как и способность создавать стихи, возникла не на пустом месте. Он с детства увлекался стихотворчеством, которое само по себе предполагает прикосновение к тайнам Слова. За тихую вдумчивую созерцательность домашние прозвали его «философом». Однако прагматичный отец все же был против идеалистических экзерциций, считая более полезным заниматься конкретным делом. Но сын уже следовал евангельскому завету об изначальности Слова, и не собирался Ему изменять. Вот и свое желание идти добровольцем на фронт он обосновал, как подлинный поэт, необходимостью «сохранить язык Китса».

Великого английского романтика Уилфред Оуэн со школьных лет называл своим учителем. По мнению исследователей, в творчестве поэта связь с традицией Джона Китса проявилась в откровенно чувственном восприятии жизни и смерти, в соединении философичного содержания с пластичностью изображения, в подвижности грани между автором и лирическим субъектом, в сочетании простоты лексики с метафоричностью.

Между тем в текстах Оуэна также обнаруживаются аллюзии на стихотворения многих известных авторов. Практически вся палитра английской поэзии представлена на страницах его поэм: от Перси Шелли и Томаса Гарди до Альфреда Хаусмана и Алджернона Суинберна. По причине полного безденежья Оуэн после школы не смог продолжить образование в Лондонском университете, поэтому компенсировал его недостаток усиленным самообразованием. Он действительно стал интеллектуалом, знатоком поэтического Олимпа, свободно разбиравшимся в тонкостях стихотворчества. Однако никто из фронтовых друзей не знал, что он пишет стихи.

Напоследок судьба подарила ему встречу, которая стала для него решающей. В Эдинбургском госпитале, где поэт оказался вследствие контузии, лечащий врач проповедовал трудотерапию и каждому больному выписывал рецепт согласно его навыкам и умениям. Узнав о литературных наклонностях нового подопечного, врач предложил ему стать редактором журнала больницы «Hydra». Так Оуэн встретился с другим пациентом госпиталя – поэтом Зигфридом Сассуном.

К моменту их встречи летом 1917 года Зигфрид Сассун уже был известным литератором, автором нескольких сборников стихотворений. Выходец из богатой аристократической семьи, он отличался манерным эстетизмом и склонностью к эпатажу, подражая в этом Оскару Уайльду. На фронте его прозвали Безумным Джеком за безрассудные поступки, которые позволили ему получить Военный крест за храбрость, но не уберегли от контузии. Теперь он писал антивоенные сатирические стихи, куда вводил окопную лексику, маршевые и мюзик-холльные ритмы. Будучи одержимым идеей пацифизма, Сассун напечатал в газете «Таймс» открытое письмо, где обвинил британское правительство в развязывании кровавой бойни. Очевидно, что в скромном редакторе больничного журнала он нашел не только благодарного слушателя, но и единомышленника.

Оуэн рискнул показать именитому поэту «Псалом мертвой юности». Сассун в целом одобрил стихотворение, заменив эпитет «мертвой» на «обреченной». Когда же прочел «Странную встречу», то сразу назвал эту небольшую поэму «пропуском в бессмертие». Конечно, опытный литератор обратил внимание и на редкую консонантную рифму, которую Оуэн использовал, чтобы подчеркнуть трагическую абсурдность войны. Позднее Зигфрид Сассун нашел в себе мужество признать: «Это была поэзия, которая мне нравилась, и я медленно осознавал, что его воображение масштабнее моего и что по техническому совершенству и интеллектуальному подходу он выше. Мои траншейные зарисовки были подобны ракетам, посланным осветить темноту. Они были первыми в своем роде и могли претендовать на своевременность. И лишь Оуэн открыл, как из реальности ужаса и проклятий можно создавать поэзию».

Именно Зигфрид Сассун первым заметил удивительный талант Уилфреда Оуэна и вдохновил его на новые творческие свершения. Именно Зигфрид Сассун ввел новичка в писательский мир, познакомив его с восходящими звездами литературы – Робертом Грейвзом, Гербертом Уэллсом, Арнольдом Беннетом. Наконец, именно Зигфрид Сассун оказался тем человеком, который отдал дань памяти павшему товарищу – собрал и опубликовал его стихи. По сути, он сделал самое главное: сохранил для нас творчество поэта.

* * *

Уилфред Оуэн погиб 4 ноября 1918 года. Накануне в подвале дома лесника близ глухого французского местечка Помрёй он написал в последнем письме матери: «Жизнь восхитительна. Здесь я забываю об ужасающих отблесках пулеметов и оглушающих разрывах снарядов. Здесь, внизу, нет никакой опасности. Я надеюсь, что тебе так же тепло, как мне; что в твоей комнате так же спокойно, как здесь, и что ты вспоминаешь обо мне перед сном так же часто, как я о тебе». Не так ли Христос заботился о Богородице?

На следующее утро, командуя ротой при переправе через канал Самбра-Уаза, он попал под смертельный пулеметный огонь. Вместо письма мать получила похоронку. Это произошло в тот самый день, когда окончилась война, – 11 ноября.

Уилфред Оуэн взошел на Голгофу под победный звон колоколов, пройдя свой крестный путь до конца.

Евгений Лукин