В антологию вошли стихотворения 31 поэта из 13 стран мира. Всех авторов объединяет одно: они либо пали на полях сражений Первой мировой войны, либо скончались от ран в госпиталях, либо пропали без вести. Большинство из них были очень молоды, не дожили и до тридцати. Те, кто постарше, уже сделали свой существенный вклад в литературу, как, например, Август Штрамм (Германия), заметная фигура набирающего силу немецкого экспрессионизма, или Алексей Матвеевич (Молдова), замечательный поэт, переводчик с русского на молдавский, фольклорист. Среди павших есть и прославленные классики — Гийом Аполлинер и Георг Тракль. Однако большинство авторов только делали первые шаги, были замечены литературной элитой своих стран, им сулили большое будущее, но немногие успели издать первые сборники своих стихотворений. Разные по социальному происхождению, интеллектуалы с блестящим образованием из семей значительного или среднего достатка, самородки из низших социальных слоев, все они оказались на фронте по разным причинам. Кто-то откликнулся на патриотический призыв и записался в добровольцы. Кого-то увлекла суровая романтика военных приключений. А кто-то был вынужден пойти на службу из-за нищеты. Среди них были романтики, воспевавшие радость схватки боевой, и реалисты, скоро познавшие страшную реальность военных будней. Большинство из них быстро переболело патриотической эйфорией, военный угар сменяли пацифистские настроения, стихи приобретали яркий антивоенный характер. Так, на смену эстетическому любованию войной к Гийому Аполлинеру пришло понимание, что война не что иное, как «каннибальский пир Валтасара»: «Кто бы подумал, что людоедство может дойти до такого предела?» Еще показательнее эволюция в творчестве Генриха Лерша (Германия). 2 августа 1914 года он написал патриотическое стихотворение, рефрен которого: «Пускай мы погибнем, но будет Германия жить» — на долгие годы для немцев стал крылатой фразой. Суровая реальность войны охладила и его патриотический пыл, в его антивоенных стихах ярко проявились гуманистические мотивы. «Пред нашим бруствером чужой мертвец лежал: // Его то солнце жгло, то ветер охлаждал. // Я смертный лик его разглядывал стократ, // И все мне чудилось, что там лежит мой брат. // И мне все слышалось, что над передовой // Звучит его веселый голос как живой. // И ночью плач его тревожил невпопад: // „Неужто ты меня не любишь больше, брат?“ // И вот однажды, несмотря на бой ночной, // Я мертвого врага предал земле сырой. // Не обманули очи сердца моего: // Любой мертвец похож на брата твоего» (Баллада «Братья»). Немцы, французы, англичане, австрийцы (их наследие наиболее объемно), представители всех наций, втянутых в войну, осознавали эту войну как бессмысленное коллективное убийство цвета наций, как беду общеевропейскую, единую для всех противоборствующих сторон. «Ты скалишься, крыса, когда пробегаешь тропой // Мимо стройных тел — лежат за атлетом атлет. // Это крепкие парни, но по сравненью с тобой // Шансов выжить у них — считай что — нет» (Исаак Розенберг, Великобритания, «Рассвет в окопах»). Исааку Розенбергу принадлежит цикл красноречивых стихотворений о страшной окопной правде: грязь, боль, вши, страдания раненых, гниющие трупы. Но эту же картину видели поэты-воины на всех фронтах, на всех его сторонах. «Брови до крови разбиты. // Ночь отпевает солдат. // Вздыхают тени убитых // В тени осенних оград» (Георг Тракль, Австрия). «И тучей закружилось воронье // Над плотью, отрешенной от огня, // И началось кровавое питье, // И началась кровавая грызня» (Рихард Демель, Германия). В «Псалме обреченной юности» Уилфред Оуэн (Великобритания), переживший газовую атаку и наблюдавший ее последствия непосредственно на поле боя, написал: «Мой друг, ты не сказал бы никогда, // Тем, кто охоч до ратного труда, //Мыслишку тривиальную одну: // Как смерть прекрасна за свою страну!» В совокупности стихотворения поэтов, участников войны, создают масштабную картину именно окопной войны, недооцененного потомками массового ужаса братоубийства. Характерны названия стихотворений: «Мертвец», «Мертвые герои», «Свалка мертвецов», «Охота на вшей». Большинство поэтов были молоды, им хотелось, казалось бы, малого: «Хочу не быть убитым. // Хочу лежать с тобой // Умытым и побритым // В рубашке голубой. // Чтоб ногти были чисты // И чтоб носки без дыр… / О, женщины, боритесь, // Пожалуйста, за мир!» (Альфред Лихтенштейн, Германия). Почти каждый из поэтов предсказал в своих стихах свою собственную гибель. Их стихи находили в подсумках, изрешеченных осколками, в нагрудных карманах залитых кровью кителей, в не отправленных домой письмах. После войны маленькими книжками издавали эти стихи друзья, родные. В России они практически неизвестны. Мало о ком сохранилась память и на родине. Вспоминают, быть может, Чарльза Сорлея, чье религиозное стихотворение «Expectans expectavi», положенное на музыку выдающимся ирландским композитором Чарльзом Вудом, вошло в стандартный репертуар англиканских соборов и коллегиальных церквей. Вспоминают, быть может, ирландца Джона Маккрея, чье стихотворение «На полях Фландрии» положило начало традиции жителей западных стран: отмечая День памяти павших, они приносят к воинским мемориалам алые маки и украшают этим цветком свою одежду в знак скорби. Среди павших поэтов мы найдем только одно русское имя — князь Олег Константинович Романов, сын известного поэта К. Р. Он стремился соответствовать идеальному образу русского православного князя и погиб в двадцать два года. Евгений Лукин сделал больше, чем просто собрал под одной обложкой стихи поэтов, павших в Первую мировую. Большинство стихотворений переведено им на русский язык впервые, и переведено блестяще. Каждой подборке одного автора предшествует краткая биографическая справка, и это не только биография с рельефными штрихами, но и оценка как осуществленного поэтом, так зачастую и не реализованного из-за преждевременной гибели творческого потенциала. А все вместе — достойный памятник павшим.