ПОЭЗИЯ КРАСНЫХ МАКОВ

В Петербурге увидела свет и была представлена публике поэтическая антология – «Книга Павших. Поэты Первой мировой войны». Автор идеи, составитель, переводчик – петербургский поэт, прозаик, издатель Евгений Лукин.

В «Книгу Павших» вошли произведения тридцати поэтов из двенадцати стран, принимавших участие в Первой мировой войне. Все эти поэты или погибли на поле боя, или пропали без вести, или умерли от ран. На страницах антологии – как стихи всемирно известных Гийома Аполлинера и Георга Тракля, так и творчество тех, кто малоизвестен или вовсе не известен в России.

Антология составлена в соответствии с русским алфавитом – от Австрии до нейтральной Швейцарии, в которой все же нашелся поэт, служивший на границе, переживший из-за войны тяжелый нервный срыв и умерший от «испанки», – Карл Штамм. Евгений Лукин написал о каждом поэте – вехи жизни, творчества, где и при каких обстоятельствах погиб. Лукин напоминал, говоря о поэтах, как их творчество отразилось в истории.

Вот, к примеру, канадский поэт, писатель, художник Джон Александр Маккрей – выпускник университета в Торонто. Он после объявления войны записался в Британский экспедиционный корпус и в качестве военного хирурга отправился на Западный фронт. Именно стихотворению Маккрея «На полях Фландрии» мир обязан общепринятым символом памяти Первой мировой – красным маком. 2 мая 1915 года на Ипре был убит друг поэта лейтенант Алексис Хелмер. Маккрей собрал останки Хелмера и похоронил на поле, где цвели красные маки. На следующий день написал стихотворение «На полях Фландрии»:

На Фландрии полях, где маки шелестят,
Где мы, безмолвные, лежим за рядом ряд,
Могильные места помечены крестами,
И жаворонки в небесах звенят над нами,
Пока орудия вдали едва гремят.

Стихотворение было напечатано анонимно, обрело огромную славу и уже после войны на Западе возникла традиция приходить на могилы павших с красными маками, а сам цветок стал символом памяти и скорби.

...Лейтенант Георг Тракль дважды сам пытался уйти из жизни во время войны – первая попытка была после того, как двое суток он оказывал первую помощь тяжело раненным, не имея практически никаких медикаментов. Его спасли. Но 3 ноября 1914 года Тракль принял смертельную дозу наркотиков. Незадолго до этого написал: «Я ощущаю себя почти по ту сторону мира».

На Востоке
Музыка вьюги зимней
Подобна гневу людей.
У битв – кровавые гимны,
У звезд – отпаденье лучей.

Брови до крови разбиты.
Ночь отпевает солдат.
Вздыхают души убитых
В тени осенних оград.

Город, луна, охота.
Кровь на ступенях домов.
Через пустые ворота
Врывается стая волков.

Апокалиптические видения новой войны, настоящий, не календарный XX век с его обесцениванием человеческой жизни почувствовали те поэты, которые встали под ружье в Первую мировую.

...Немецкий поэт и драматург Август Штрамм в чине капитана погиб 1 сентября 1915 года при атаке на русские позиции возле Днепро-Бугского канала. Бывший в мирной жизни тихим чиновником, он сочинял экспериментальные стихи, а на войне храбро сражался. В одном из своих стихотворений он написал о том, что «время кровоточит». Независимо от создания антологии Евгением Лукиным старший научный сотрудник Российского института истории искусств (Зубовского института) Елена Воробьева в канун столетия Первой мировой войны работала над переводами писем Штрамма. Вот что он писал друзьям в марте 1915 года прямо из окопа, рисуя картину обезумевшего века:

«Ты хочешь нумеровать свои письма? Ты! Не делай этого. Я ненавижу все нумерованное. /.../ Я не хотел бы лежать в пронумерованной могиле. Здесь есть такие красивые могилы! Над ними – солнце и луна, и капает дождь. /.../ Тут думается так разнообразно-особенно, когда нужно нести вахту, как сейчас. Я сижу в земле, в яме, называемой блиндаж! Превосходно! Свечка, печка, кресло, стол. Весь комфорт нашего времени. Культура ХХ века. И наверху по ней стучит беспрестанно. Клак! Клак! Вж! Это этика ХХ века. А рядом со мной из стены завиваются кольцами дождевые черви. Это эстетика ХХ века. Я могу вам еще много такого порассказать. И однако! Вы там, в мирной жизни! Вы карлики! Когда вы смеетесь! Когда вы подшучиваете! Когда вы об этом говорите! Когда вы пишете об этом заметку в газете для развлечения, обучения и поучения. О! Все вы /.../! Вам следовало бы держать шляпу в руках, стыдясь, уважительно помалкивать, словно перед понятной святыней, словно перед чем-то, что нашептывает глубокую скорбь и сумерки человечества, принесенные сюда из самых далеких пространств вселенной».

...Православный священник Алексей Матеевич, который представляет в антологии Молдавию, написал пророческое «Предчувствие»:

Поет свирель во тьме кромешной
В предчувствии ужасных бед.
А в небе от звезды нездешней
Все тянется кровавый след.

Практически все поэты успели до своей гибели претерпеть эволюцию. «Если кто-то и уходил на войну с барабанным боем и попадал не в штаб, а на передовую, то совсем скоро брал в руки свирель любви и мира, – отмечает Евгений Лукин. – А кто отсиживался в штабах, тот с барабанным боем и вернулся, и дотопал так до Второй мировой».

Одним из тех, чей патриотический пыл война охладила быстро, был немец Генрих Лерш. Он не погиб в Первую мировую, дожил до 1936 года, но был изранен так, что до самой смерти болел и умер от воспаления плевры.

Вот какое «Прощание солдата» написал Лерш в начале войны:

Прости меня, мама, в поход отпусти.
И слезы не следует лить в укоризну:
Мы нынче сражаться идем за Отчизну,
Прости меня, мама, в поход отпусти.
Позволь напоследок главу пред тобою склонить:
Пускай мы погибнем, но будет Германия жить!

А вот что он пишет несколько месяцев спустя, когда «битва за Отчизну» превратилась в ежедневные кровавые будни:

Братья

Пред нашим бруствером чужой мертвец лежал:
Его то солнце жгло, то ветер охлаждал.

Я смертный лик его разглядывал стократ,
И мне все чудилось, что там лежит мой брат.

И мне все слышалось, что над передовой
Звучит его веселый голос как живой.

И ночью плач его тревожил невпопад:
«Неужто ты меня не любишь больше, брат?».

И вот однажды, несмотря на бой ночной,
Я мертвого врага предал земле сырой.

Не обманули очи сердца моего:
Любой мертвец похож на брата твоего.

...Вот стихи, найденные в подсумке убитого болгарского подпоручика Димчо Дебелянова в 1916 году на Македонском фронте:

Кто убит – уже не враг.
А враги – пока живые.
Захлестнут их волны злые
И опустят в полный мрак.

Этот враг свинцом сражен,
Он лежит на поле боя
И глядит с такой тоскою
На высокий небосклон.

Перед ним – моя страна
Нежностью согрета южной.
Кровь водицею ненужной
Окропила письмена.

Кто такой и где он был?
Кто послал в поход последний?
Он сражен был в день победный –
Почему не победил?

Материнская рука,
Почернев в печали верной,
С думой о любви безмерной
Приласкает ли сынка?

Но смешно грустить в бою,
Проклинать судьбу лихую.
Отнимая жизнь другую,
Знал ли, что отдаст свою?

Под чужой вставая стяг,
Он для нас готовил милость?
Ему это и не снилось.
Кто убит – уже не враг.

«Почему такое ощущение, что многие стихи написаны вчера? Потому что проблемы, которые были сто лет назад, никуда не делись, – говорит Евгений Лукин. – Природа человеческая осталась той же, и война как способ решения проблем до сих пор многим кажется универсальным средством, и мы видим, как это применяется на практике. Все говорят, что надо учиться на своих ошибках и что история учит. Но она, увы, ничему не учит, и каждое поколение постигает вечные истины о мире и ценности человеческой жизни с нуля.

Шотландец Чарльз Сорлей пишет трагичное стихотворение «Германии», при этом не отрекаясь от любви к стране, ставшей врагом его родины.

Германии

Вы слепы, как и мы. Но не таим угроз:
Клочка чужой земли не надо никому.
По мысленным полям ступая вкривь и вкось,
Мы оступаемся – не зная, почему.

Вы грезили своей невиданной мечтой,
А мы тропинками сознания плелись.
И вот мы встретились за роковой чертой:
Пылая злобою, слепой с слепым сошлись.

Когда наступит мир, мы зренье возвратим
И с удивленьем друг на друга поглядим
Глазами, полными любви, добра, тепла.

Мы руки крепкие пожмем, не помня зла,
Когда наступит мир. Ну а пока кругом
Владычествует тьма и шторм, и дождь, и гром.

...Россия представлена в антологии единственным поэтом юным князем императорской крови Олегом Константиновичем. Не оказалось у нас погибших прекрасных поэтов. Гибель догнала Гумилева и Лифшица, Есенина и Блока позже – не на полях Великой войны. Корнет Олег Романов, командуя взводом, атаковал немецкий конный патруль, в него прицелился с земли раненый. Юный Олег умер от тяжелого ранения на руках матери и отца, не дожив немного до своего 22-летия. Могила его в революцию в подмосковном Осташеве, куда из Вильно доставили тело, была разграблена, и тело Олега было вытащено из гроба и валялось на дороге...

Берлинский поэт Альфред Лихтенштейн был старше Олега на три года. Он написал незадолго до гибели это стихотворение:

Воинское желание

Хочу не быть убитым.
Хочу лежать с тобой
Умытым и побритым
В рубашке голубой.

Чтоб ноги были чисты
И чтоб носки без дыр...
О, женщины, боритесь,
Пожалуйста, за мир!