Евгений Лукин вошел в литературу как переводчик с древнерусского. Его замечательные стихотворные переложения «Слово о полку Игореве» и «Задонщина» высоко оценили академики Д. С. Лихачев и Л. А. Дмитриев. Образы древнерусских произведений отразились во всем творчестве Евгения Лукина — и в стихах, и в прозе. Название его книги «Времени холст» закономерно. Строка из его стихотворения «Пирушка с рабочим котельной № 3» («свивая в рулон золоченого времени холст») перекликается с образом из «Слова о полку Игореве» («свивая славы оба полы сего времени»).

Книга состоит из трех частей: «Стихи и проза», «Эссе», «Переводы». Это том избранных произведений. «Стихи и проза» — название символическое, мировоззренческое, что подтверждается эпиграфом к книге стихотворений в прозе «Sol Oriens», взятым из Александра Пушкина: «Они сошлись. Волна и камень, стихи и проза, лед и пламень». Лукин так формулирует это противоречивое единство: «… думается о мере — о Боге как мере времени и человеке как мере мгновения, о любви как мере мира и ненависти как мере войны, о востоке как мере света и западе как мере тьмы, о прозе как мере льда и поэзии как мере пламени». Лукин называет такое состояние «нераздельной неслиянностью». Вот эта «нераздельная неслиянность», лед и пламень — и есть ключ к пониманию всей книги «Времени холст», к секрету ее особой художественной целостности. Не случайно произведения, написанные прозой, имеют подзаголовки: «Петербургская поэма», «Поэма в прозе и бронзе», «Стихотворения в прозе».

Поэтическое творчество Евгения Лукина представлено в книге как оригинальными стихами и поэмами, так и переводами и переложениями. Произведен строгий отбор, в книге только лучшее. Обращает на себя внимание напряженный интеллектуализм этой поэзии в сочетании с особой виртуозностью стихосложения и изысканностью образов. Что-то от суровой поэзии скальдов, изучению которой Лукин посвятил немало лет. Вместе с тем, слышится бронзовый звон державинских стихов, «глагол времен, металла звон», и осязаемо чувствуется чеканность, кованость формы. «Радость мастера кованая» — как выразился Маяковский. И действительно, читая эти стихи, ощущаешь физически радость мастера, с которой Лукин создает из звуков и образов свой Петербург, строгий и нежный, нераздельно двойственный:

На небе Бог и светлая звезда —
Серебряная плошка со свечою,
Мерцающая празелень креста,
Ледок у храма, иней голубиный,
Полукривое зеркальце очей,
Где отразилась строгая любовь
И сумрачная нежность Петербурга,
Гранитная прогулка, ангел ветра,
Ростральная разлука на мосту
И огненная астра…
Эта астра —
Игольчатый ожог, парик колдуньи,
Танцующей на шабаше ночном,
Горящий уголь зрения зари,
Двойник звезды, ее сестра земная:
Меж ними есть таинственная связь,
Но никому не ведомо — какая.

Тема государства, русской истории и культуры, торжественная интонация оды, балладность и одновременно проникновенный лиризм. Лукин пишет о времени: «столетие смутное, час роковой», «смутные дни, глухая пора волхвований». В книге Лукина мы находим одно из лучших стихотворений, какие когда-либо были написаны у нас о невском граде — «Ода на установление в Петербурге памятника чижику-пыжику».

Тематика стихов у Лукина органично переходит в его прозу. В гротескном романе-памфлете «По небу полуночи ангел летел» создается еще один петербургский миф. Празднование трехсотлетия града Петра становится благоприятным сюжетом для сокрушительной сатиры. Миф о Петербурге как городе-призраке, городе-наваждении, где все лжет, все неподлинно, все поддельно, все выдает себя не за то, что оно есть на самом деле, — образ, знакомый нам по произведениям Пушкина, Гоголя, Достоевского, Андрея Белого. «Все обман, все мечта, все не то, что кажется!.. Он лжет во всякое время, этот Невский проспект». В романе Лукина этот образ суммируется и в декорациях современности делается особым символом, прорастая еще более страшным для нас значением. Не связано ли это с возвратным переименованием города, с реставрацией? Возвратная смена имени приобретает метафизический смысл и предстает как подлог, как святотатственная подмена подлинного на поддельное. Подмена имен — духовная катастрофа нации. Подмена всех духовных ценностей на фальшивые, так искусно сделанная, что не отличишь. Перед нами жуткая картина. Всеобщий подлог и притворство. Апокалипсис нашего времени.

Юбилейное празднество превращается в карнавал дьявольских масок, в бал оборотней. Тем не менее, роман Евгения Лукина заканчивается на оптимистической ноте: «Петербург — это такое святое место, которое уже осенено ангелом и никак не подходит для змеиного логова. Там Медный всадник растаптывает змею, а здесь Георгий Победоносец поражает копьем чешуйчатого дракона. Даже ветер сегодня дует под руку — не дает воспрять, возвыситься змеиной идее».

Повесть «Танки на Москву» — в лучших традициях русской реалистической прозы. Как будто и тут незримо присутствует ангел Лермонтова, хранитель и вдохновитель. Это Кавказ, Чечня, первая чеченская война, город Грозный. Евгений Лукин лично участвовал в боевых действиях. Честная, смелая повесть. Правда об этой войне, без прикрас, без политизации. Грязь, кровь, смерть, пьянство, безалаберщина, абсурд, предательство. Один из персонажей повести, герой нашего времени, Матюшин, парень из псковской деревушки, заживо сгоревший в танке, от него только пепел, тронь — и рассыпется. «Задребезжала лебедка — Матюшин вздрогнул, осторожно выплыл из тьмы, стал потихоньку подниматься в небеса. Он восседал в вышине, как на троне, откинув голову назад, будто всматривался в горнюю даль, и казался уже недосягаемым столпившимся внизу людям. Легкий ветер обвевал его веки, сдувая серебристый прах, обнажая черные, выжженные глазницы». Этот образ глубоко врезается в память, он в ряду лучших образов, созданных писателями, писавшими о войне. Фантасмагорический конец повести: сгоревшие танки, вернувшиеся из Чечни, громят московский Кремль. Метафора возмездия.

Чеченской войне посвящена и поэма «Джаханнам». «Каким ты хочешь быть Востоком: Востоком Ксеркса иль Христа?» — спрашивает автор словами эпиграфа из Владимира Соловьева и отвечает себе в конце поэмы: «Не победить ни Дарию, ни Ксерксу Востока Магомета и Христа». Вот где реальный раздел, учиняемый разжигателями вражды и осквернителями святынь над народами: не по религии, не по вере. Раздел, учиняемый теми, чей древний девиз: «разделяй и властвуй».

Вторую часть книги составляют эссе. Это интереснейшие исследования. Круг основных тем: «Пространство русского духа», «Киев и Петербург: альфа и омега русского пути», «Петербургская идея и американская мечта». Главный пафос этих литературно-философских эссе — поиск истоков русской цивилизации. «Откуда есть пошла Русская земля», по словам летописца. В наш смутный век, когда пытаются предать забвенью национальные духовные ценности, для Евгения Лукина жизненно важно обращение к корням, к чистым источникам, к началам. К языку и его духу. Ибо народ образуется языком, и языком объединяется и сохраняется. Наши предки называли народ словом «язык». Поэтому для Евгения Лукина путь из варяг в греки — путь духовный и языковой: от германо-скандинавского эпоса и поэзии скальдов — к византийским легендам, к культуре греко-римского мира, к христианскому православному слову. Из слияния этих духовно-культурных миров и рождается русское слово. История русской поэзии, как предполагает Евгений Лукин, начинается с Вещего Олега, его пророчества о Киеве: «Се буди мати градом русьским». Фраза эта, упоминаемая в летописи, звучит, по мнению Лукина, как скальдическое двустишие (фьордунг). От нее путь более чем через тысячу лет к другому вещему поэту Велимиру Хлебникову, его идее «возрождения славянского мира». Блестящие литературоведческие изыскания Евгения Лукина открывают нам многие тайны русских поэтических произведений. Например, стихотворение Хлебникова «Бобэоби». Источник образов этого стихотворения Лукин находит в пермских преданиях, песнях и сказках зырян. Не менее блестящ разбор «Начало поэмы» Александра Введенского в другой литературоведческой работе «Свадьба Рыси».

Расшифровка образов этой обэриутской поэмы опять же приводит к древним корням, к «Слову о полку Игореве». Книгу завершают стихотворные переводы. Переводы — неотъемлемая часть поэзии Евгения Лукина, важная для него форма творчества. Выбор переводимого — это опять же путь «из варяг в греки». Германо-скандинавская поэзия: Харальд Хардрада, Арнульф Эверланн, Эмиль Бойсон, Улаф Булль, Беррис фон Мюнхгаузен. И поэзия греко-римская, античная: Тимофей Милетский, Публий Вергилий Марон. Поэты, певцы героических дел, и поэты-интеллектуалы, гуманисты.

У Евгения Лукина есть в этой книге сатирическая повесть «Памятник» — та же тема о сегодняшней подмене ценностей. Кому памятник? Не поэту и его духовному подвигу — «Я памятник себе воздвиг нерукотворный». А — никчемному чиновнику, бюрократу, дабы утолить его тщеславие и зависть. Книга Евгения Лукина всем своим содержанием говорит о том, что не памятники как таковые — святыня, а — память. Культурная память народа. Память о деяниях, даже если это злодеяния. Беспамятный — место пусто. Иван, не пом-нящий родства. Вот почему Лукин пишет в своем стихотворении: «На поле Пушкина в последний час приду».

Книга Евгения Лукина «Времени холст» — это как бы самоотчет писателя, книга о времени и о себе. И книга — время творчества. И время, превращенное в книгу, сгущенное в магический кристалл, «души высокое созданье». И, наконец, как пишет Лукин в своей автобиографии, «несмотря на хаос последнего времени, остается надежда на всепобеждающую силу Слова».